Салимов удел [= Жребий; Судьба Салема; Город зла; Судьба Иерусалима ] - Стивен Кинг

Ни «Дочь Конвея», ни «Воздушный танец» не намекали на такиеболезненные повороты мысли. Первая книга была о дочери министра, котораяубегает из дому, присоединяется к контркультуре и пускается в долгоепутешествие по стране автостопом, по принципу «нынче здесь, завтра там». Втораярассказывала историю Фрэнка Баззи, сбежавшего преступника, который в другомштате начинает новую жизнь — автослесарем — и о его окончательном исправлении.Обе книжки были светлыми, энергичными, и тень свисающего Хьюби Марстена,зеркально отраженная в глазах девятилетнего мальчика, похоже, не накрыла ниодну из них Сьюзан обнаружила, что, словно от одного лишь предположения, еевзгляд увело влево от реки, за крыльцо, где звезды загораживал последний наподступах к городу холм.

— Вот, — сказал Бен. — Надеюсь, это подойдет…

— Погляди на дом Марстена, — сказала Сьюзан.

Он поглядел. Там горел свет.

7

Все было выпито, миновала полночь, луна почти исчезла извида. Они поговорили о чем-то легком, потом Сьюзан сказала, заполнив паузу:

— Ты мне нравишься, Бен. Очень.

— Ты мне тоже. И я удивлен… Нет, я не то хотел сказать.Помнишь, как я глупо пошутил в парке? Уж слишком везет.

— Если захочешь меня повидать еще раз, я согласна.

— Да.

— Но не торопись. Помни, я просто девчонка из маленькогогородка.

Он улыбнулся.

— Очень похоже на Голливуд. Но на хороший Голливуд. Сейчас ядолжен тебя поцеловать, да?

— Да, — серьезно ответила она. — Думаю, в сценарии дальшеименно это.

Бен сидел рядом с девушкой в кресле-качалке и, не прекращаямедленного движения вперед-назад, перегнулся через подлокотник и прижался ртомк губам Сьюзан, не делая ни малейшей по пытки ни всосать ее язык, ниприкоснуться к ней. Губы Бена оказались твердыми от нажатия ровных зубов,дыхание слабо пахло ромом и табаком. Сьюзан тоже принялась покачиваться, идвижение превратило поцелуй в нечто новое. Он то ослабевал, то разгорался, толегкий, то крепкий.

Сьюзан подумала: «Он пробует, какова я на вкус». Мысльпробудила в ней скрытое отчетливое возбуждение, и она прервала поцелуй, недожидаясь, пока он заведет ее дальше.

— У-у, — сказал Бен.

— Хочешь завтра вечером пообедать у меня дома? — спросилаона. — Держу пари, мои будут в восторге от знакомства с тобой.

Момент был таким радостным и безмятежным, что Сьюзан моглакинуть матери этот кусок.

— Готовка домашняя?

— Домашней некуда.

— Буду очень рад. Я, с тех пор как приехал, живу обедами изполуфабрикатов.

— Тогда в шесть? Мы в Стиксвилле едим рано.

— Конечно. Отлично. И, кстати о доме, лучше я тебя провожу.Пошли.

На обратном пути они не разговаривали, пока Сьюзан неувидела огонек, подмаргивающий в ночи с вершины холма — тот, что мать всегдаоставляла, если Сьюзан не было дома.

— Интересно, кто это там? — спросила она, глядя в сторонудома Марстена.

— Вероятно, новый хозяин, — уклончиво ответил Бен.

— Этот свет не похож на электрический, — задумчивопроговорила она. — Слишком желтый, слишком слабый. Может, керосиновая лампа?

— Наверное, у них еще не было случая подключить энергию.

— Может быть. Но любой, кто хоть немного способен заглянутьвперед, позвонил бы в Энергокомпанию до того, как въехать.

Он не ответил. Они уже были у подъездной дороги Нортонов.

— Бен, — неожиданно сказал девушка, — твоя новая книга — одоме Марстена?

Он рассмеялся и чмокнул ее в кончик носа.

— Уже поздно.

Она улыбнулась.

— Я не хотела выспрашивать.

— Ничего страшного. Но, может, в другой раз… днем.

— Договорились.

— Лучше беги-ка в дом, девчушка. Завтра в шесть?

Она взглянула на часы.

— Сегодня в шесть.

— Спокойной ночи, Сьюзан.

— Спокойной ночи.

Сьюзан вылезла из машины и легко побежала по дорожке кбоковой двери, потом обернулась и, когда Бен стал отъезжать, помахала. Прежде,чем зайти в дом, она прибавила к списку для молочника сметану. Печеная картошкасо сметаной придаст ужину легкий шик.

Еще минуту она медлила, глядя вверх, на дом Марстена, апотом зашла внутрь.

8

В маленькой, похожей на коробку комнатушке Бен разделся, незажигая света, и голый заполз в постель. Сьюзан оказалась милой девочкой —первой милой девочкой, какую он встретил после гибели Миранды. Бен надеялся,что не пытается превратить ее в новую Миранду — это было бы мучительно для негои чудовищно несправедливо по отношению к ней.

Он улегся и позволил себе поплыть. Незадолго до того, какнавалился сон, Бен приподнялся на локте и посмотрел в окно, на фоне которогоквадратной тенью виднелась его пишущая машинка, а рядом с ней — тонкая стопкалистков. Он специально попросил Еву Миллер сдать ему именно эту комнату послетого, как посмотрел еще несколько, потому что ее окна выходили прямо на домМарстена.

Там все еще горел свет.

В эту ночь, впервые с тех пор, как Бен приехал в СалимовУдел, ему приснился давний сон — с такой живостью он не возвращался с самойгибели Миранды в аварии.

Бег по коридору; ужасный визг отворяемой двери; висящаяфигура, которая неожиданно открыла отвратительные заплывшие глаза; охваченныймедленной паникой сновидения, будто увязнув в густой тине, Бен оборачивается кдвери…

И обнаруживает, что та заперта.

1

Разбудить город — дело нехитрое, заботы ждать не будут. Дажекогда краешек солнца еще прячется за горизонтом, а земля окутана тьмой, жизньуже начинается.

2

4:00 утра.

Мальчики Гриффена — Хэл, восемнадцати лет, и Джек,четырнадцати, вместе с двумя наемными рабочими начали доение. Отмытый добела исияющий хлев являл собой чудо чистоты. С обеих сторон тянулись стойла, вдольних шли дорожки без единого пятнышка, а между дорожками, по центру, шел подуклон цементный желоб-поилка. Хэл щелкнул выключателем в дальнем конце хлева,отвернул вентиль и пустил воду. Загудел, включаясь в бесперебойную работу,электронасос, который поднимал ее из артезианского колодца (ферма снабжалась издвух таких). Хэл был парнишкой угрюмым, не слишком сообразительным, а в этотдень — особенно раздраженным. Вчера вечером они с отцом выясняли отношения. Хэлхотел бросить школу. Он ее ненавидел. Он ненавидел тамошнюю скуку, требованиенеподвижно высиживать по добрых пятьдесят минут, а еще — все предметы заисключением лесного дела и черчения. Английский доводил до исступления, историябыла глупостью, счетоводство — непонятным. А самым поганым было то, что и одно,и другое, и третье не имело никакого значения. Коровам плевать, говоришь ли ты«не-а» и путаешь ли времена; им наплевать, кто был главнокомандующим проклятойПотомакской армии во время проклятой Гражданской войны, а что до математики,так собственный папаша Хэла — чтоб ему пусто было — не мог даже под угрозойрасстрела сложить пятьдесят и пятьдесят с половиной. Вот почему он держалбухгалтера. А поглядеть на этого парня! Выучился в колледже, а все одно пашетна такого болвана, как старик Хэла. Папаша много раз говорил: не в книжкахсекрет успешного ведения дел (а молочная ферма — бизнес не хуже любогодругого), разбираться в людях —вот где собака зарыта. Папаша был мастакпоразоряться насчет чудес образования и своих шести классов. Читал старикисключительно «Читательский дайджест», а ферма приносила 16 000 долларов в год.Понимать в людях. Уметь жать им руки и спрашивать, как их жены, называя тех поимени. Ну, в людях Хэл разбирался. Они делились на два сорта: такие, которымиможно помыкать, и такие, которыми нельзя. Первые соотносились с последними, какдесять к одному.